27-го декабря, когда уже был оглашен обвинительный приговор Моисею Ходорковскому, мы собрались на мозговой штурм в нашем трактире, чтобы придумать за стопкой сибирской водки «Традиции Империи» как же помочь узнику совести. Было мерзко и гадливо на душе, не помогало даже чтение томика Осипа Мандельштама. Ответственный партийный работник и интеллигент Яков Моисеевич Айлисман взглянув на меня твердо произнес: «Отдохнуть Вам надобно, Лев Натанович, все о правах человека думаете». Я рукопожал его и, растроганный таким вниманием товарищей по партии, решил срочно взять отпуск и устроить себе рождественские каникулы, как и подобает приличному англосаксу. Первоначально хотел съездить развеяться куда-нибудь на Багамы или горнолыжный курорт Швейцарии, но в качестве поддержки Моисея Ходорковского избрал более скромный вариант – Турцию. Тем более там было много туристов из России и можно было параллельно пропагандировать общечеловеческие ценности.
Сказано – сделано. Уже 30-го декабря я вылетел в Париж. Я, внук князя и особы, приближенной к императору, решил встретиться и обсудить с парижским дворянством, потомками борцов Белого Дела, насущные проблемы. Встреча получилась конструктивной и плодотворной, был угощен абсентом и закусил французской булкой, хруст которой заставил меня вспомнить о России, которую мы потеряли. 31-го вылетел в Анталью, откуда вместе с группой туристов из Украины был доставлен автобусом в Аналию. Кончено погода была не летняя, но и я ведь не купаться в жарком море приехал, а бороться за вашу и нашу свободу. Трехзвездочный отель (олл инклюд) встретил меня вежливым турецким персоналом, неплохим номером с кондиционером и бесплатным уиски с колой. Конечно, это был не люкс-класс к которому я привык, но сейчас не до жиру, пока Ходорковский томится в темнице.
Я уже опустошал вторую бутылку уиски и обстановка начинала мне все более нравится, когда на моем Айфоне громко заиграло «Бабушки-старушки» Добрынина – звонила Людмила Алексеева с тревожной вестью – арестовали Боруха. «При чем тут Борат?», - не сразу сообразил я в чем дело. Когда же все стало на свои места, я настолько был поражен бесстыдством КГБ, что стало вдруг мучительно стыдно и я прервал разговор, мотивировав высокой стоимостью роуминга. Боруха нужно было выручать, и я связался со своим близким другом сенатором Джоном Маккейном, который впоследствии и сделал ноту протеста вместе с Джо Либерманом.
Вечером посмотрел новогоднее обращение самозванца Медведева, который даже немного растрогал меня, заявив, что России всего двадцать лет. Все-таки влияние Моисея Федотова неуклонно растет и процесс десталинизации принял необратимый ход. А ведь еще недавно правозащитная общественность с такой печалью восприняла отставку Эллы Панфиловой, склочницы и скандалистки.
После потекли будни отдыха, пронизываемые мозговыми штормами с уиски. Приходилось и отгонять от микрофона нерадивых турецких аниматоров, самому заводя отдыхающих. Особой популярностью пользовалась следующая перекличка. Я громко кричал в микрофон: «Я последний певец демократии!», на что народ, даже иностранцы дружно отвечали «Химкинский лес!». Позажигал и на всех дискотеках Аналии, отстояв честь диссидента и прославив трактир «Матрешка». Показал что такое – жить не по лжи. Ведь никто кроме нас. Так победим!
С уважением, Лев Щаранский.
